Сибирские огни, 1926, № 3
И вот я, безусый студент, сижу здесь... Но воздух хранит следы людей лишь несколько мгновений. Сад пуст. Я один. Я никогда не был студентом. Ровно десять л ет тому назад я тол ь ко хотел ст а ть им, но вместо университета попал в тюрьму. Немного горько, немного смешно в тридцать лет «попасть» в пер вый раз в университет. Мне неловко в его коридорах. Лишь в библиотеке, среди миллионов тяж елых томов, мне хорошо. Книги — мои молчаливые профессора. Директор библиотеки — Вера Николаевна Наумова-Широких— водит меня среди дружеских толп кожаных к у р т о к—переплетов Звонкий голос э н ту зи а ст ки , быстрые движения и нетерпеливые глаза фанатички не в силах потревожить, поколебать спокойную, мудрую уве ренность кожаных курток. В огромном книгохранилище два человека малы и беспомощны. В книгохранилище тишина. Я думаю о других кожаных к у р тк а х , тех , что прошли семимильными шагами великий путь двух войн и т р е х революций. С т р анно— я во власти этих переживших столетия, молча стоящих на крепких полках. Каждая из них— миллиметровый шаг вперед, к аж д а я— миллиметровый нарезик на стальном винте истории. Подавленный милли метровой тысячелетней кропотливостью и упорством, я лепечу что-то неуверенным пером в книге посетителей. Потом у Н. Н. Бакая, в тишине умершей тюрьмы, обращенной в архив, осматривая бесчисленные папки дел, я все думал о библиотеке. Я думал о миллиметровом расчете мертвых. Б ез это го рас ч е та наши шаги—шаги ветра. «Ветер кружится, к ружи тся и возв ращ ается на круги своя». Тихи скрипы деревянных тротуаров. Тих скрип баржи -плашкота. Б е ззв учн а и холодна Томь. Звонко нема стынущая земля аэродрома. Пер вый вскрик мотора, взмах пропеллера, оглушителен, к ак взрыв. «Беспременно надо лететь». Мы высоко. Но наш мотор стучит н окна и двери к аждой избенки, и где-то там, глубоко внизу, ответным праздничным гулом з а ки п аю т деревенские будни. По селу ск ачут верхом, бегут люди, величиной с карандаш , которым я пишу. Людские потоки стремительно т е к у т по трубам улиц и пере улков з а село, на поле, к белому известковому кругу аэродрома. На а э р о дроме уж е сотни плотной толпой нетерпеливо машут руками, бросают вверх шапки. Головы всех кру то задраны , гл аза неотрывно следят за нами. Плавный круг над аэродромом, и самолет садится на землю, за к о л дованный белым кругом. Сотни рук т ян у т с я к серебристо-черным крыльям замолкшей птицы. — Твердо перо-то, твердо. Качает головой длиннобородый старик, попробовав на «зуб» и ощупав гофрированные складки дюраллюминия. В к а к ом -т о религиозном э к с т а зе толпа с вытянутыми вперед руками, с полузакрытыми в о с торж ен ными глазами л е з е т к аэроплану. — Пощупать, пощупать дозвольте, товарищи! Какой он, значит, есть! О т к а з принимается, к ак обида, оскорбление. На секунду по толпе порывом ветра проносится гул про теста, и толп а в полузабытьи снова напирает на машину.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2