Сибирские огни, 1926, № 3

— Будем всегда глубоко благодарны за те дни и часы счастья и ласки которая дала нам любимая нами женщина. Не следует требовать о т нее вечно жить и только думать о вас, э т о недостойный эгоизм, который надо уметь- побороть. В о ен н ая с л уж б а . Тяжесть каторги состояла не в цепях (кандалах), бритой голове, или бубновом тузе на спине, а в постоянном вынужденном, насильственном, а по­ тому и мучительном сожительстве с посторонними людьми, согнанными к тюрьму с разных концов России. Этот обязательный, неприятно-тяжелый ф у з теперь для Достоевского отпадал, казарма снимала его с Федора Михай­ ловича. Сн мог уединяться, сколько ему было угодно, мог углубиться в себя, заглянуть в свою душу с большей уверенностью, чем на каторге, что его не потревожат. И очевидцы жизни Достоевского в семипалатинской к азарме свидетельствуют, что Достоевский держался в казарме уединенно. Он чувство­ вал всю прелесть такой добровольной изолированности, о чем с восторгом писал своим родным. Но возможность уединения, конечно, не выкупала всей тяжести солдатской службы, которая давалась нелегко. Прекрасной характеристикой его состояния служит другое письмо Федора Михайловича о т 30 июля 1854 г. к старшему брату Михаилу Михай­ ловичу: «Приехал я сюда в марте месяце. Фрунтовой службы почти не знал ничего и между тем в июле месяце стоял на смотру наряду с другими и знал свое дело не хуже других Как я уставал, и чего это мне стоило — другой вопрос; но мною довольны и слава Богу!.. Как ни чуждо все это тебе, но я думаю, ты поймешь, что солдатство не шутка, что солдатская жизнь со всеми обязанностями солдата не совсем то легка для человека с таким здоровеем и с такой отвычкой, или, лучше сказать, с таким полным ничегонезнанием в подобных занятиях. Чтоб приобрести этот навык, надо много трудов». Достоевский был зачислен в 1 роту батальона, помещавшуюся в дере­ вянной казарме, которая сгорела в 1881 г. Спали солдаты вповалку на на­ рах; далеко не всякий имел необходимый кусок кошмы. Питались отврати- *' тельной бурдой, изготовлявшейся солдатской кухней. Федор Михайлович не мог есть тошнотворную похлебку и сидел больше на чаю. Испытывал боль­ шие материальные недохватки и, весьма нуждаясь в деньгах, Достоевский не в состоянии был иметь дополнительное питание, недостаток которого Федор Михайлович восполнял усиленным чаепитием. К счастью, товарищ у Достоев­ ского по солдатским нарам оказался обладателем самовара, и Федор Михайло­ вич беспрепятственно отводил душу з а стаканом чая. Очевидцы его жизни в казарме говорят, что Достоевский сидел з а самоваром подолгу и чаю пил много. Ругань и взаимные оскорбления постоянно висели в казарме... Солдаты, прикрепленные к казарме, как арестанты к каторге, не имевшие между со­ бой никакой связи, с проклятьем тянули солдатскую лямку. Батальон кипел, как в котле, доставляя начальству много хлопот и беспокойства. Дисциплина поддерживалась в к азарме суровыми мерами. Зуботычины, толчки, кулачная расправа были обычными явлениями в казарме, создавая арестантскую об ­ становку. И все это происходило на глазах Федора Михайловича, доставляя ему большое страдание. В своей злобе солдаты не щадили никого, оскорбляя и мальчиков в солдатских мундирах, которые часто сдавались в службу и з кантонистов. На каждом шагу в к азарм е звериный лик давал себя чувствовать.