Сибирские огни, 1926, № 3

це-концов после бурных споров принесенная часть мяса была выброшена на крышу сарая. Выручили гости: трое воробьевских ссыльных унесли с собою чась шкуры и мясо для «собак». Этим мясом накормили потом Бодзагуа, ко­ торый восхищался материальным благополучием и сытостью воробьевцев. Наконец, банщиковские ссыльные получили письма, посылки и деньги. Чувствовалось всеми, что послано было и з последнего и самое необходимое. Один Кучинский рассчитывал на получение постоянной помощи от отца-ин- женера. Инструменты, полученные Екимовым, уже не играли никакой1 роли. Екимова занимала другая мысль: хотелось жить, быть здоровым. Неоправив- шийся после каторги, он начал кашлять кровью. На желтом лице появились красные пятна, русые усы приуныли, сделался злым, нетерпеливым. Неожи­ данной новостью было его заявление: — Товарищи, я уберусь отсюда, не хочу быть вам обузой. Поеду в Не вон (в 80 верстах ниже), там село большое, может, найду работу. Я уже спра­ шивал урядника, он говорит: «в пределах волости жить разрешается» (волость растянулась на 300 верст). В том, что ему оставалось немного жить, он боялся признаться. Вы­ сказывал только желание питаться медвежьим жиром. О т ангарского рекостава изменилась борозда— камни подводные сдви­ нулись с места на место. Обложило деревню недоступными ледяными стенами. Дружно ковалась река, парилась в пробоинах полыней, с треском садилась, точно готовилась по-новому заворочаться с самоо дна, заухать, бешено запениться. Глядя на скомканные в груды торосья, крестьянки в страхе еще повторяли обещание: выставить Илье пророку по бутылке водки з а спасение кладей хлеба и стогов сена на островах. Потом близилось время выхода из тайги. Нет-нет— вывернется собака— и заваленная глубокими снегами тайга, сверху донизу окурженная, обвислая, начинает вытеснять из своих пределов промышленников. «Шубу наденешь— не поймаешь»— белка в «гайно» залегла, медведь до весны задремал. Силой гнало чумазых, оборванных в лохмотья, с носилками пушнины з а плечами: белки, колонков, горностаев, рысей, рас- сомах, изредка— соболей, искрящихся лисиц, медвежин, барсуков, выдр, ушканов. Кожи: лосин, оленин, козлятин, сойг. А над цветистой пушниной, к а к коршуны над падалью, кружатся купцы, их доверенные, налегке— без товара, разряженные в дохи, меховые шубы. В пьяном угаре деревня ш ат ае т­ ся, похваляется удачами. С легкой руки в продажу идут пушнина и девчата. — А ну-ка, стервы, песеньку Абраму Яковлевичу (купцу) самолучшую заревите!.. Девчата могли зарабатывать на наряды присевками, «удами» на рыбалке, неурочными работами и продажей себя купцам. — У ты, планида лешева!— ругает мать свою дочку.— Киснет, что кваш ­ ня какая. Мотри, сколь лопати припасла Катча о т купцов. Ково глядишь, рассомаха, уродина ты?.. Поздним вечером, когда еще стены прорезывались дикими выкриками с улицы, гиканьем— в квартиру ссыльных ввалился старик-бродяга. Он был весь белый, и голова, и лицо, и одежда о т снега. При слабом свете лампы-коптил­ ки, он казался каким-то оборотнем.