Сибирские огни, 1922, № 1

Полушалок с каемкой черной мертвячьим перекицом от края до края И, — „Мамка поесть. . есть..." Плачем водно с перезывками по Широкой, Беспрепон- ной Руси перевалочной. ... Дон... Ой ты-ль, мой край перевалочный людья. Голову поднял выше себя, А тут занемога в одолевку тебя.*. Ты!? Я!.. Прокатом скалкой по дали гулливой, Динь... Дон... Бом!. Пуще. . Навзрыд... Дон... Динь... Дон... Бом... — „Упокой, Господи, младенцев Ивана, Николая"... — „Да за што же эти муки?!." ... Дон .. Динь.. Дон.., Бом... Не слышишь?... Не видишь?... — „Все мое. Мое".,. Грозно без притиху на окрик богатырщик житья ми- рового — „Путы и распуты у меня на руках. Волен я в них". Да, Хлестом пуще наотмашь. Забурлила Волга-матушка, кормилица наша Из прихватов верховьев речных, да вольницы астра ханской... ... Не дубье снова по рукам батрацким, Не кистень во зеленом бору, удальцам, На подмогу разгона постылья людского. Подмога твоя, брат родной, в окна, двери Напролом... » Твоя, подзаборник былого житья. Дон... Дон... Дон.,. Заново! Не слух тебе нешто?!. — „Тревога... Тревога!.." В вече созыв: —. Гей, гей вы! Люди!.. В полыме, дыме звоне, перезвоне: