Сибирские огни, 1922, № 1

Думает о кем светло и без бопх, и память сохранит. Но только паилть. Ни страсти, ни злобы. Я если и есть любсвь, так другая, спокойная, человеческая. Не бабья, путами связывающая. Мелькнуло в голове полузабытое стихотворенье. — И е:ли в дверь мою ты постучишь, Мне нажегся, я дам-е не услышу.. И в партийной работе стала другая. В начале любила шумиху. Льстили похвалы. Из-за них старалась. Когда уяидзла в рядзх пролаз, политических спекулянтов и мелких чванливых мещак, вначале возмущалась бурно. И в глубине души гордилась своим возмущеньем. Тьперь следила строго за собсй, а о них думала: — Отмоет. Еще ряд испытаний и всю накипь сметет. Стала простой и мудрой. Перед самым концом Колчаковщины, когда жила, таясь, в Иркутске, ей принесли письмо. Скупо светила лампа на одиноком столе. Освещала книги, узкую постель и над столом голову с тремя серебряными нитями. Последние годы вплели их в черные косы. Держала в руках серый листок и читала: — Сегодня во сне я видел твоего ребенка, Янна. И проснулся в глубокой тоске, Пишу из тюрьмы. Письму удастся вырзаться, минуя тюремщиков, а мне нет. Прими письмо смертника. Если бы иначе сложились обстоятельства, и я бы остался жить, этого ребенка я видел бы тоже только ЕО сне. В нем воплощенье того, что я хотел для себя лично и о чем тосковал в минуты, когда человек один и живет собой. И только от тебя я хотел его, потому что только тебя я назвал бы женой. Единой не по указке закона, не по собственническому инстинкту мужчины, а по глубокому внутреннему моему стремлению к единству во всем. В моей жизни была с дна цель, одна работа и только одна женщина, с которой я хотел бы всегда быть вместе. Это, вероятно, узость, но я такой и на исходе дней хочу поговорить с тобой об этом. Потому что моей узости я не преодолел в отношении моем к тебе. У меня была и одна ненависть. Только к тем, с кем я бсролся. И каждый из того враждебного стака был мне нена- вистен. Тебя осквернила близость одного из них. И никогда этого я забыть не мог, и не пришел бы к тебе, если-б остался живым. Но, ты понимаешь, я не виню и не сужу тебя. Виню я тогько их, потому что оторвали тебя от корней, изломали теоя, отняли у меня. Отняли и того ребенка, которого я хотел иметь. Во сне и видел его. У него были большие черные тлаза. Твои глаза, Ячна. И я захотел послать им мой прощельный поцелуй. Я знаю, у тебя нет детей, и это меня странно радует. Плохо пишется письмо. Я никогда не умел говорить о нежных чувствах. Пспробовгл сейчас, не выходит. Прощай. Уношу с собой утешение, что ты действительно пришла на наш общий путь и теперь уж не уйдешь с него. Не уходи. Скринила лицо боль. Дрсгнули губы. — Не уйду... Но ты шел прямо, а я плутала. И в кривых тропинках потеряла тебя. — Ну что-же! Провела рукой по лицу. — Теперь на пути. Л. Сейфуллина.