Сибирские огни, 1922, № 1

Город, партийные, приобщение к одному делу остро напомнили Володю. Видного товарища Степанова. Для нее Володю. Захотелось сказать ему: „я—дру- гая. Прости прежнюю Анну". Написала. „Вы не захотели ответить мне. Теперь я поняла почему. Четыре года чистила душу. И теперь прихожу только потому, что верю в свое очищение". На четырех страницах рассказала всю боль пережитого. Знала, что он еще в Сибири- В областном центре. Увидеть его.. Больше ничего не надо. Согласна на долгие годы тогда не думать о себе. Только о деле. Так казалось. Ответ пришел, когда уже перестала ждать. Сердце остановилось, когда увидела незабытый твердый почерк на конверте. — „Мне не хотелось писать вам. Я рад, что вы работаете. И работаете удачно. Мне не хотелось быть каким то современным Онегиным. Но решил напи- сать и буду откровенен. Вы—натура талантливая, и партии, безусловно будете полезны. Но я не верю в длительность нового вашего увлечения. Долго светит только ровный огонь. Пламя вспыхивает и гаснет. У вас все слишком бур! о и коротко. И не люблю я покаянных подвигов. Четыре года в деревне выдер- жать трудно. Но боюсь, что вы жили только разыгрыванием своих ощущений. И на пятый год их не хватило бы. Буду рад. если ошибусь. Что касается наших личных отношений,—в этом я буду также откровенен,—продолжения их не будет. Я—узкий человек, Анна. Порывов не понимаю и не люблю. То, что вас купили когда-то мои враги—мне не забыть. Мне неприятно, что вы просите прощения. Эго ненужное унижение и только свидетельствует о том, что в вас осталась старая сущность. Вы упиваетесь своим покаянием. Я, не зная вас. подошел к вам близко, а мы оказались разными людьми. Правда, я нз могу забыть лжи вашей. Но это не потому, что ее надо прощать. Я просто не понимаю ее. Вы пишете даже о люови ко мне. Любовь никогда не играла большой роли в моей жизни, но уверен—полюбить могу только правдивую женщину. Резче вышло письмо чем я хотел. Нет гибкости у меня. Кончаю заверением, что от души желаю вам успокоения и удовлетворенности работой. ' Вл. Степанов". Побелели губы. Покраснело пятнами лицо. — Ну что ж. Не верит... Думает, играю. Посмотрим.—Провела рукой по лицу. Легла новая морщинла между бровей. Так и осталась. Врезалась. IV. У жизни нет пощады мечтам. Но справедлива жестокость ее. Если здо- рова душа, привыкнешь крепко на земле стоять. В тридцать лет поняла это Анна. Уж не кричала и плакала редко. Поэтому спокойны черные глаза. Бледность лица и морщинки говорят только о прожитом. А то, что сейчас, не пугает. И жалко ей молоденькую спутницу. Сидит рядом с ней и меняется в лице. Когда закутывала ребенка, пальцы дрожали. — Татьяна, возьми себя в руки. Не волнуйся. — Я не боюсь.. А так. — Можно и бояться. Живой человек. Только не показывай. Сидят обе на узлах у дамской уборной. Вокзал живет обычной суетой, бестолковым метаньем людей и окриками начальства. У входа серый человек с винтовкой томится ожиданием смены. Нарочно сели поближе к нему. Бояться нечего. Уз.чать Анну некому. В этом городе в те дни не бывала. Усмехнулась мысли. — А портретов моих еще не продавали. Но устало тело. Наскучило мельканье людей и густой храп спящих рядом. С утра на станции. А поезд запоздал. Вьюга рвется в окна. Как-то им?.. Тем, что затаились в тайге. Невольным движением чуть было не пощупала меховую шапку на голове. Но во время задержала руку. Привыкла к осторожности. •— Соня, возьми ребенка. • Н