Сибирские огни, 1922, № 1

Бывает так. Простое слово вдруг осветит затаенное в человеческой душе. Осветило и Яншину боль. Ту, что зародилась на прииске. Потянуло к простым и мудрым. Как приехала сюда, было ппохо. Видом городская и повадкой чужая. В Россию не тянуло. Захотелось остаться здесь. Почему? Не рассказала бы. Мо- жет, и о Володе думала. Митревна и о нем ярко напомнила. Сибирские кре- стьяне суровы. На ласку не податливы. Туго пришлось. Но год за годом таял лед. Привыкли. Вместе с нарядным платьем износила многое. Стела грубее, но прямее и лучше. Уж не торчала клином в деревенской жизни. Иногда с буй- ной силой просыпалась теска по городу. Хотелось яркого света, толпы, шума улиц. Услышать изысканную речь, В маленькой келье чадил сальный светец. Для лампы керосину не было. За перегородкой тесно стояли неуклюжие длинные парты... Скреблась в шка- фу с учебниками мышь. Воздух был спертый- Форточек в деревне не любят. За сенями в хозяйской половине раздавался могучий храп уставших за день людей. Но здесь было тихо. И гробом казалась деревня. Отгородилась от горо- да тайгой. Задавила людей ежедневным трудом. И живут в ней угрюмые, ску- пые на слова. Литература, наука, искусство там, за гранью. Здесь не нужны. Родят, работают, умирают и никуда не хотят из своего заколдованного круга. Земля задавила. Жутко. Завыть хотелось вместе с собакой на дворе. Но приходил день. Приводил в школу разноголосых ребятишек. С ними утоляла несознанную жажду материнства. И затихала тоска. Некогда было. Временами, особенно весной, нглетал дерзкий дух желания. Тело, знавшее ла- ски, просило их. Ходила бледная, разбитая, с горячими глазами и пересохшими губами. Квартирная хозяйка Ивановна смотрела пристально и, поджимая губы, говорила: — Кровь в тебе, баба, играт. Мужика надо. Дите надо. Порожней бабе плохо ходить. Откровенное определение женщины простой, как природа, отрезвляло. Стыд зажигал румянец на щеках. Я Ивановна спокойно говорила: — Туг уж мужика по себе не найдешь. Наши на тебя не польстятся. И мало их осталось Своих девок впрок солим, Я ты уж не молоденька. В твои •ода я уж десять ребят отваляла. Сжималась, бодрилась, По ночам писала Володе письма. Утрами рвала и сжигала их- На второй год стала привыкать. Гладко причесывала волосы с утра. Не- д е л я т носила одно просторное темное платье. Полюбила пимы и теплый пла- 'ок. Забывала смотреться в зеркало. Беззлобно смотрела на огрубевшие руки Были в селе и верхи. „Интеллигенция". Молодой поп с попадьей, гавоч-' ник с лавочницей, холостой волостной писарь, выписывавший „Редину" с при- ложениями, начальник почтового отделения с начальницей и урядник с урядни- цеи. По воскресеньям они ходили друг к другу ра пирог. Вечерами на пельмени с самогонкой. Иногда жаловал к ним и волостной старшина. Раза два в ме- сяц наезжал сам становой. Приветили Янну. Матушка жаловалась: — Опускаешься с этими деревенскими. Так россомахой ходишь. В городе синематографы, ft у нас у старшины только граммофон есть. Опять моды взять? ' де их узнаешь. У писаря в приложении к „Редине" достаточно интересные есть. Я кто сошьет? Сама то лепишь, лепишь да и вылепишь. На парижску моду не похоже, и людям смехота. Псаломщица шьет на меня. Где ей. Живут, как мужики. Совсем не интеллигентная женщина. Лавочница дергала носом, икала после сытного пирога и приговаривала: — Поминат и поминат кто-го Уж не ваш-ли Яфоня влюбился в меня? Все смеялись Всегда насмешит лавочница. Лфоня дурачек, в работниках батюшки служил, Шутница