Сибирские огни, 1922, № 1

— Сейчас закашляет, ненавистный... Как долго борется со смертью.., Эх, была бы посмелей, убежала-бы... А кашель тОчно подстерег мечту. Начался упорный, надрывный. Ка- жется, стену пробьет. Там сиделка двинула стулом, что-то говорит. A о.т все кашляет. Кончил. Теперь упал на подушки весь синий. А сиделка смотрит—' в кружке куовь v. гной. — А ах, начался день! В стену стучат. Зовет. Вцепилась пальцами в волосы, бьется от беззвуч- ного плача. Опять стучат!. Накинула дорогой хитон, пригладила волосы. Постучала в стену. — Иду! В столовой часы тиканьем подчеркивают тишину. Позвонила. — Настя, молокэ барину. Настя кивнула кружевной наколкой и понеслась через корридор в кухню. Там старая Митревна в одиночестве пила кофе — Молоко давай скорей. Проснулся. — Поспешь. Не помер еще? — Нет. Однако, нонче помрет. Сиделка сказывала: обиратся. Ну-ка, я хлебну кофейку-то. Проворно присела и налила чашку. Митревна неторопливо встала, пере- крестилась на образ и двинулась к плите. — Сам от сдохнет, а она куда пойдет? Настя фыркнула. — Другого найдет. С одним без закону жила, ишшо пристроится. Таковск?! — Капиталы-то, однако, все ухайдакал. Ей не оставит. В конторе сказы вали, англичане купили прииск-то. Без малого мильен дают... А только-только расчитаться за машины да с рабочими. Вам, говорят, холуям, и то, поди, заплатить нечем будет. — Ну, Митревна, нам хватит. Да и без хозпев не будем. Звони, звони... Не сдохнешь, дождешься... Звонок трещал, в ушах звенело. — Бери поднос от. Готово. — А наша-то боится приисковых. Никуда не выходит. — Эдаки-то, однако, из нашего брату каки выдут—хуже, чураются. Знат. 5лудня, как от нашей жизни сердце-то кипит. Из корридора Анна закричала: — Настя! — Иду! — Что же вы, Настя? Знаете, как раздражается барин. — Ну у меня не десять рук. Дали бы расчет. Богу свечку бы запалила. У благородных барынь служила, угождала. Пустите-ка с дороги. Затряслись губы от обиды. Остановилась в корридоре. Дух перевести. Грубит ей Настя. В одну бессонную ночь жизнь ей свою рассказала, Теперь насмехается. Кто выпил душу у холопов? А сама знает—кто. Поэтому и терпит. Опять воет проклятая фабрика. Обед кончился. Вздрогнула и сжалась В душе боязнь. Живут там за конторой, в земляных казармах. Боится их Анна. Когда проходила с мужем нарядная, чистая, те женщины глазами про- вожали. Не забыла их глаз. И поняла. На женщин не похожи. Грязные, по звериному грубые. Эги „в люди не вышли"... Не заметила, как прошла в столовую и остановилась — Вас барин требуют. — Иду, Настя. У дверей уже встречает злой сверлящий взгляд. Подошла, наклонилась поцеловать. Отстранил рукой. Рука упала на одеяло. Задышал чаще. Уж дви- гаться не может.