Сибирские огни, 1922, № 1

Вот почему общество и было так сильно встрёвожено этими картинами .дна*', гибнущих Орловых, Коноваловых, Сатиных. В Э'ом первом жив м общественном восприятии лиц нового класса уже было предчувствие, показательство грядущих, грандиозных классовых битв и духовных восстаний этих людей, пока еще гибнущих рабств и винтиков в капи- талистическом производстве. Буржуазию это устрашало, приводило в смертель- ный трепет, рабочих—увлекало и очаровывало. Таким образом, каждое истинное произведение искусства несет нам живой образ, живое сконцентрированное ощущение—познание нового, чего мы еще не знали, глубины чего не чувствовали, хотя, возможно, и видели. Поэ-ому, с психологической точки зрения момент художественного воспри- ятия творчества отличается от научного познания, схоластическо педагогического обучения тем, что воспринимающий, все его существо захватывается наиболее полно, напряженно. „Смотрю Репина, а курить все таки хочется", так Чехов подчеркивает недостаток эмоциально-эстетического захвата произведениями ху- дожника И, наоборот, у Мельшина „В мире отверженных" уголовные, читая роман Э. Золя „Углекопы", говорят. „Эх, читаешь и дух захватывает,—словно ^ карты играешь". Наши обычные способы восприятия, способы общественной информации, даже научные сведения дают нам общую, сухую схему тех или иных событий и мы скользим по их поверхности, углубляясь лишь в силу личной заинтересован- ности. Вот, например, перед нами огромное социальное явление: контр-резолюцля в Сибири, олицетворявшаяся в Колчаковщине и паршзановщина. Я могу о них прочесть ряд газетных статей, но это будут схемы, отвлечения, сухой остов действительного, но вот я беру и читаю „Партизаны"*) Всев. Иванова, этот прекрасный, хотя и немного недорисованный рассказ. Здесь я, не видав самого явления, воспринимаю его гораздо полнэе, ярче и глубже, поз аю наглядно его социальную сущность, его происхождение и органический рост, красочную бытовую обстановку. Я читаю роман В. Зазубрина „Два мира" **). В этом произведении художественной литературы, не лишенном крупных недостатков, предо мной опять восстает живая картина борьбы классов, живая панэрама Колчаковщины,—здесь, как и всегда, искусство несет мне познание новых областей жизни, ведомых мне лишь по сухим, мертвым схемам газетных сообщений. Искусство, таким образом, является прежде всего процессом познания. Изучая русскую литературу, не вссстанавливаем-ли мы наиболее глубоко и целостно историю русского народа, не читаем-ли мы и в лирике и в прозе живую автобиографию его. И при том в наиболее устоявшейся и завершенной форме. Ибо искусство безусловно дает то, что уже созргло—или в идее или в действи- тельности. Незрелое не имело бы цветов, тем более плодов—убеждающих живых образов. С этой точки зрения нам и кажется наиболее законным следующее опре- деление искусства: Искусство есть своеобразный-—наиболее целостный и общественно-плодо- творный—процесс всеобъемлющего человеческого познания, содержание и формы которого, монолитно и гармонически спаянные, получают свое выражение в эк'ивых образах, зарисовываемых словом, звуком., краской и линией. Это определение не ново, его корни можно найти у теоретиков искусства, и оно, конечно, не обнажает еще самого существа искусства. Но в денной Формулировке оно наиболее близкое к существу дела определение его. Наибо- Пе е революционное и об'ективиое. Оно поглощает собой одностороннее опреде- ление Богданова: искусство есть организация чувств и воли. Разве только воли *) .Красная Нойь" № 1 - 1921 год. **) См. отдел библи графин.