Сибирские огни, 1922, № 1

Отчеканил и ждет ответа, как хозяин. Наглец! Георгий никогда не быг так груб. — Мы уезжаем на прииска. Далеко. Когда мы едем, Георгий Павлович? Георгию сцена показалась нелепой. Но остался верен себе. Не выразил, спокойный и воспитанный, ни удивления, ни негодования. — Когда вы будете готовы, Нетти. У Володи лицо было тоже спокойно. Но глаза загорелись и губы дрогнули. — Ну так с неделю еще пробудем здесь. Если сегодня вы на располагаете временем, заходите как-нибудь. Плюнула в душу и смотрит ясными глазами. Владимир побелел. Проснулась плебейская целость души. Захотелось взять затейливо прочесанную головку и ударить об пол. Но гордость помогла. Сдер жался, сжался в комок. Скользнул по обоим взглядом. Не спеша позернулся, строгий и сильный, и вышел. Дверью даже не хлопнул. Анна засмеялась. Окрепла дерзость. — Ну? Смешное явление? — Странное. Я бы тебя заподозрил, но... я хочу уважать тебя... Провела рукой по лицу и вглянула смело прямо в глаза. — Не буду оправдываться. —- И не надо. Я верю тебе.—Ну-с, вернемся к кофе... Жила день, как всегда. Но ночью проснулась с тяжелой тоской. Георгий рядом дышал ровно. Боялась разбудить его. А хотелось прижаться к нему и заплакать. Казалось, он бы защитил. Помог спрятаться от чего-то темного, тя желого. Тот ушел... Ну, и хорошо. Отчего же боль?... Была большая звериная злоба. Не рассказал бы, как изжил. Трудно. Долго метался по улицам. Но показалось, все встречные знают и радуются обиде. Каждый напоминал. — Раскис,.. Изливался... Продажной девке открыл заветное... Хотелось рычать. — Как смотрел этот барин.,. Точно дарил своим присутствием... Как он смел гак смотреть!... в з бить бы его... Растоптать!,. Чтобы жалким стало гордое лицо. Душил гнев. Все гадки... Омерзительна жизнь. В комнате стало легче. Можно спрятаться от людей. Молчат и не лгут эти грязные стены, жесткая кровать, ветхий стол. Видом своим говорят: — Мы мертвые. А люди .. Блеснут глазами, сольются в ласке, а потом харкнут... Схватил обоими руками голову, сжал коленами локти и крепко стиснул зубы. Кричал там, внутри, глубоко. В безмолвной человеческой боли был э т о' крик. Не думал, чго затихнет она. Но затихла. Вырвано. Ночью уж был спокоен. Снова сталь в серых глазач и не морщится высо- кий с залысинами лоб. Со стороны, беспристрастно, смотрел на все. Думал: — Оторвалась Анютка от своей почвы. Причудливо, на свой барский вкус подрезали, подстригли ее. Нечего думачь о ней. Приживется в том лагере. Расстегнул воротник рубашки. Погладил грудь. Вздохнул два раза осво- бождено и сильно. И ладно. В мозгу опять цыфры и факты.