Сибирские огни, 1922, № 1

— Ну, обычг.о. Выдвинулась на гимназических вечера потом любитель- ские спектакли со студентами. — Что же сейчас, любите сцену? — Что вы! Эго было только у восемнадцатилетней... Когда пришла на подмсстки. А после сечи лег. Благодарю покорно. Первое положенье люблю. Хорпшо платят. И успех люблю. А сцену? У меня нет даже любимых ролей. Охотно страдаю в драме. В фарсах раздеваюсь не менее охотно. Не все ли равна чем прельщать? Подумал: — Удивительное со гетанье чистоты и цинизма. В конечном, это—цельность. Это у нее от простонародья. Наше. И взглянул любовно и внимательно. А она присела и заговорила довгрчиво. — Актеры... Вы знаете... Мы ведь все какие-то выпитые. . Своего нет ничего- Есть в душе какзя-то чувствительная пластинка. Она одна и живет. Заденут, расцветаем чужим цветом. Иногда посмотрю на нащегл конченного человека... режиссера... Видели? Или на Нйточку синеглазую. Служит искусству. Бездарна и бесхарактерна. Ей за партой бы сидеть, а она кутит с офицерьем, успех создает. Вот погляжу, и душа чешется... — Вы образно говорите. Смеется и ласкает взглядом. — Ну да чешется. Назойливо так. Все бы скреб ее. Как в экземе. Зазвонил на столе телефон. Взяла трубку. Лицо стало капризным и пошлым. — Ну, я. Что надо? Напрасно заезжали. Я же сказала: сегодня не надо.» Каприз? Хочу покапризничать. До завтра... Ни в каком случае... Я обозлюсь, Георгий Павлович. Что? Ну, разумеется. Завтра, завтра... Хорошо... Спа сиб о- Покойной ночи. Ворвался кто-то чужой. И кажется, властный. Стало неприятно. Но опять заговорила образно, иногда грубо и искренно. Стала спрашивать. — А вы? Ведь, я ничего не знаю о вас. Памслчал и заговорил спокойно. — Ну, что ж. Был подмастерьем у отца. Потом работал на заводе. Потом упорно учил я. Это было трудно. Приходилось урывками учиться. Потом тюрьма и ссылка. Сейчас в ссылке. В маленьком сибирским городишке. Служу у нотариуса. Сюда приехал под его покровительством. Надэ достать книги некоторые и инструменты. Я не только писарь, но и слесарь. Вот и все. Подумала: . — Все у него прямо, ровно и... скучно... Снова поднялась порывисто. — Давайте ужинать. Выпили по бокалу вина. Анна опять оживилась. Забрасывала вопросами, ласкала взглядом. И он, как будто, оттаял. Говорил подробнее о ссылке, о глухом, угрюмом захолустье, о б уходящих годах. Голос был не так уж ровен. Прорывалась злоба. Захватил чувствительную актерскую пластинку. Зацвела чужим цветом. — Какой он прямой и сильный. И голос красивый. . Как и когда сели близко? Почему обнял крепко? Уже день глянул в окно, когда собрался уходить, Пожалела, что отдер- нула штору. Д евной свет беспощаден. Ночь показалась лживой. Устало смот- рела т а него. Отмечала потертое узкое платье. Неприятен был вид расстегнутого ворота черной рубашки. — Белье несвежее. Привлек к себе и прижал крепко. Но ей был уж чужим. Досадливо думала. — Ну кто обнимает за шею? Неудобно и некрасиво.