Горница, 1998, № 2

От этих бесстрашных слов, слов живого автора, сделалось не по себе... — Как писать? О чем писать? — наивно спра­ шивал я Кубышкина. — Пиши обо всем. Написанное не выбрасывай. Каждой строчке свое время придет, — отвечал он. Михаил Павлович не чурался физической ра­ боты. Пилил и колол дрова. Грузил и таскал уголь. Копал огород. Косил. Зарабатывал на жизнь. Л и ­ тература его не кормила. В стихах и прозе он отдавал “дань времени”. Так и говорил: “дань вре­ мени”. В себе же носил “тонкого лирика” и, с о ­ знавая это, писал: "Мне приятней бы цветочки Заносить в спою тетрадь, А не ямы, а не кочки, Не ухабы рисовать". Раскрывался душою Михаил Павлович, созда ­ вая удивительные сибирские образы: "... Снегири в мороз, как розы, Заалели на снегу. Поднялась метель — березы По-медвежьи гнет в дугу ...” "... Солнце мартовское лижет И обсасывает снег, Словно сахар, и все ближе Подвигается к весне...” Читал мне Кубышкин и свои рассказы: “Мали- « . и «I/ и мл . м новый сарафан , 1\ум , Агафониха ... “ ...Я не возьму с собою в глину Ни солнышко и ни луну, И ни единую рябину, И ни единую страну” . Он не только ничего не взял, он оставил свои стихи и рассказы. Он живым остался в моей па­ мяти, в моем творчестве. И я счастлив сказать доб ­ рое слово своему литературному учителю между про­ шлым и будущим. МИХАИЛ КУБЫШКИН О Т З А Р И И Д О Д Р У ГО Й З А Р И Видно, я напрасно время трачу. Зря испортил общую тетрадь. “Не жалею, не зову, не плачу”, — Хоть убейся, мне не написать. Почему? Вот в этом-то и тайна! Я о том лишь написать могу, Как зерно отвозят от комбайна, Как сгребают сено на лугу. Чтоб лощины выкосить до былки, Спозаранку вышли косари, И гремят, гремят сенокосилки От зари и до другой зари. З а березами и за кустами Целый день моторы тарахтят. Вышитые всякими цветами Травы — словно праздничный наряд. И растут скирды и копны сена, И лежат рядки — строка к строке. Это что: ромашка или пена На парном, на теплом молоке? Н А С Е Н О К О С Е Какая глушь зеленая за Обью В окрестностях деревни Луговой! Здесь не пугают уток звонкой дробью — Их тучи на воде и над водой. Ни говору, ни песен здесь не слышно, От зелени кружится голова. Куда ни глянь — повсюду буйно, пышно Волнуется высокая трава. В болотце мокнут старенькие сети, На камыше настояна вода. Идешь... Все то ж... Да есть ли что на свете? Да есть ли книги, ноты, города?.. Здесь не дремли, маши косой упорней, Все время двигайся и двигайся, не стой, А если встанешь — ноги пустят корни, И обрастешь ветвями и листвой. Смешные молодые куропатки, Не вняв урокам старых матерей, Рискованно играют с нами в прятки, — Забьются под осоку и пырей, Сидят, молчат, от нас спасая жизни, Но под травой находит их коса, И ахнешь вдруг, и на ромашки брызнет Густая, теплая и красная роса.