Горница, 1998, № 2

моего визита. А заключалась она в следующем: есть идея создать литобъединение под председательством Михаила Павловича. Кубышкин несколько раз произнес: “Хорошо, хорошо", чуть разжимая узкие губы и слегка кивая головой. При этом не дрогнула, не разжалась ни одна из морщин на его высоком лбу, не появилось ни малейшего любопытства в серых усталых гла­ зах. А затем, уловив паузу, он встал — высокий, сухопарый, подал мне руку: “ До встречи. Возмож­ но, в редакции. Давно собираюсь зайти к Михаилу Денисовичу”. Только за калиткой я выдохнул: “Ну и ну”, ре­ шив никому не рассказывать, как тактично и вежли­ во был выставлен из “дома писателей”. Так его на­ зывали соседи по улице, осведомленные о том, что у Кубышкиной, то бишь Корнеевой, тоже издана по­ весть — “Школа”. Но насколько я знаю, большин­ ству болотнинцев Наталья Борисовна была извест­ на как преподаватель — “учителка”, которая знает не то пять, не то шесть иностранных языков. Прошла неделя, началась другая. Как-то редак­ тор, не заглядывая во всегда открытые двери на­ шего сельхозотдела, позвал меня из коридора: — Коля, зайди ко мне на минутку. В редакторском кабинете за столами, образую­ щими букву “Т ”, сидели два Михаила: редактор — за персональным, Кубышкин — за вспомогатель­ ным, длинным. Было ясно, что они вдоволь нагово­ рились, расставили все точки над моими “, поэтому редактор начал как о давно решенном деле: — Надо бы, Коля, небольшую заметку в газете дать. Нечто вроде приглашения на первое занятие литобъединения в стенах редакции. Пусть несут стихи, прозу, фотоэтюды, рисунки — все, что можно отне­ сти к творчеству. Обязательно укажи, что литкон- сультантом будет Михаил Павлович Кубышкин. — Так это ж здорово! — изрек я. — Я тоже так думаю, — согласился редактор. — А тебе придется председательствовать, вести занятия. Как это делается — ты насмотрелся за два года в литобъединении Фонякова, так что орга­ низационная часть за тобой. — Вот и договорились, — вдруг подвел черту Кубышкин, поднялся, пожал руку редактору и мне и распрощался. — Говор у него не болотнинский, а прямо-таки горьковский, как в кино, — начал было я после его ухода. Но Михаил Денисович прервал меня и дал несколько советов. В частности, при общении с Кубышкиным не быть назойливым, обходить воп­ росы, касающиеся его биографии. Не лезть в па­ нибратство: все-таки писатель, личность. Я пообе­ щал, что постараюсь “не лезть”, но, не удержавшись, сказал: — Я и сам вижу, что он какой-то странный: ни с того, ни с сего — поднялся и ушел... — Может, какие-либо мысли появились, вот он и поспешил домой записать, — предположил ре­ дактор. Но, как потом я выяснил, Михаилу Павло­ вичу просто не хотелось смотреть на мою кислую физиономию и слушать “аргументированный” от­ каз от предложенного "кресла”. При всей своей кажущейся суровости и нелю­ димости Кубышкин был человеком удивительной души и отзывчивости. К примеру, был такой слу­ чай. Поблизости от Кубышкиных, на соседней ули­ це, жил кочегар котельной вагонного депо, судимый, как бывший власовец. Клеймо “изменника Роди­ ны” надломило и рано состарило этого человека, оставило из всех путей-дорог только кочегарку. Но и там он делал попытки подняться над судьбой: внес несколько рацпредложений , реализация ко­ торых облегчила бы труд рабочих, повысила произ­ водительность. Да что толку? Начальство — ноль внимания, сменщики в насмешку дали кличку "но­ ватор”... Вот в таком беспросвете Михаил Павло­ вич привел его к себе (в общих чертах они знали друг друга, здоровались), всю ночь вел с ним раз­ говоры, поил шампанским, а на рассвете проводил до дома. Устроил человеку праздник души и ред­ кой радости. О б этом очень скоро узнал весь заде- повский угол Болотного. Мужика зауважали, да и сам он как-то выпрямился, стал спокойнее. Как-то и меня Кубышкин пригласил на “ав­ торский чай”. ...Крохотная кухонька. Сразу же у двери, слева, — посудный шкаф, дальше у окна — железная кровать, застеленная красным ватным одеялом. Здесь же стол, за которым творил, а по надобнос­ ти и питался, Михаил Павлович. Над столом на простенке-перегородке — стеллажишко в несколь­ ко полок с книгами самых любимых авторов хо­ зяина. Правда, не помню, чтобы он снимал их: не только стихи, но и прозу — Горького, Чехова, Бу­ нина, Лескова — он цитировал по памяти. Лишь однажды, когда мы долго говорили о жизни и гибели Сергея Есенина, он бережно и растроган­ но взял сразу весь его пятитомник, прижал книги к груди и взволнованно произнес: — Если бы распахнулась клетка, так бы и за ­ ложил его в грудь. Какого гения сжили со света... В голосе дрожали слезы. Михаил Павлович нарезал колбасы, поставил на стол хлебницу, два стакана и две граненых сто­ граммовых стопки. — К чаю немножко винца не повредит, — с хитрецой в голосе произнес он и вытащил из-за нижней дверцы шкафа двухведерный бочонок с молдавским виноградным. Ничего подобного до