Горница, 1998, № 2
пообмельчали слои московской интеллигенции , теперь сюда скатываются деньги. Вся страна пара лизована нехваткой средств, невыплатой зарплат, пенсий, стипендий, а москвичи ничего, только недо умевают: и чего они там на периферии все ж а л у ются и поучают: работать надо. Только в Москве нет ощущения полной безнадежности . Она, как пьяная баба среди угрюмой толпы, веселится, море по колено. Да и русский облик ее затерялся где- то под рекламными щитами зарубежных фирм. Мы с трудом пробиваемся через автомобиль ные пробки, суетный пригород. Хороший хозяин был муж Галины Александровны, добротный мужик, Царство ему Небесное, машина ухожена, послушна, в багажнике запчастей — новую собрать можно. Землица центральной России так себе, никчем ная: песок да глина рыжая . Это не наш сибирский чернозем, в руках — как сливочное масло, ж и р ный, лоснится отливом, упругий, на вкус попробо вать хочется. Но люблю Подмосковье за березо вую прозрачность, широту изумрудных полей, за золото воздушных маковок церквей, проплываю щих вдоль дороги на Владимир. А Василий все рычал, полупьяный от пива. Я расспрашивал о церквях, Галина Александровна рассказывала , от влекая моего друга от тяжелых дум, ошибалась в датах, и тогда Василий вступал в спор, стыдил Галину Александровну, не подозревая о нашей игре, а она все баюкала его, пестовала, как дитя малое, капризное , была тонка, податлива, мудра. Поклон тебе, милая женщина . Не дое зжая двадцати километров до Владими ра, мы свернули влево, прокатились грязным пос ле дождя полем, свернули в узкую щель в бере зовом околке, и вот он дом-крепыш, дача Галины Александровны. Мы топили печь, садили картош ку, парились в бане, пили пиво и много говорили: я про свои командировки на Сахалин, а Василий все пенял, что приехал я не вовремя, в такой его “черный день" . Но я-то знаю другое и, конечно, приеду еще в светлый Васькин праздник, какие наши годы. Там мы и обменялись нательными крестами, подружившись уже навеки. ...Когда утром князь вышел из шатра, то не вольно прикрыл глаза рукою. Вся даль полевая , повозки, деревья — все в снегу. Белое в е ли кол е пие сияло пухом. Снег и теп ерь валил, снедаем томной рекой и крупами неседланных лошадей . Прокопий слепил сн ежок и засунул з а з е в а вш е муся конюху за ворот. — А, ты сучий сын, собака . . .— но, увидев кня зя, осекся мужик , молча извиваясь , вытряхнул из одежды снег. — Б алуешь в се ,— довольный князь з ач е рп нул горсть, смял с удовольствием, по пальцам стекла холодная влага. — Покров день, батюшка , Господь с нами ,— Прокопий трижды п ер е кр е с т и л с я .— С праздни ком, Государь. — Да , Покров ,— задумчиво вторил князь — Знать , услышал Б ож е мою молитву , знак вер ный. З ащ и т и т нас Покров Богородицы от неду гов т яж к и х и ворогов лютых . И стал вдруг князь , будто вкопанный , вспом нил, как вез из Вышегорода полюбившуюся ико ну Св ятой Богородицы , как молился , вглядыва ясь в печальные очи М а т ери Б ож ь ей . Как ис кал з ащ и т у и п о д д е рж к у в них , в е р о в а л и поднимался с колен с новой силою. — Что, б а тюшк а ,— подскочил Прокопий, по- чуя неладное ,— хворь, бледен-то ликом стал? Но отстранил его князь и сказал : — Быть здесь церкви во славу Божью. И на речена будет — церковью Покрова на Нерли! И долго молился князь, стоя на коленях в снегу, и люди его поклоны клали бе з устали . А снег валил и валил, только лошади мерно жевали овес, и таял сн ежо к на их теплых спинах . . ..Весь следующий день мы кочевали по Вла димирской и Суздальской земле . Василий, вели колепный знаток русской старины, провел самую длинную в своей жи з ни лекцию. Я, учившийся как-никак шесть лет , не подозревал о его уни кальных знаниях : он н аи зусть читал летописи . Я просмотрел самый живой фильм, когда стоял во дворе кремля и слушал его рассказ о поворотах и трагедиях русской истории на ст аро с л а в ян с ком языке Летописца . Обя з ательно , по в о змож ности, конечно, за гляните во двор полуразрушен ного монастыря или войдите в церковь, где хра нится дух русичей , прикосни те сь к св ятыням нашим и почувствуете , как вольется в вас сила и укрепится смущенна я вера. Там вы поймете не свое одиночество, но связь крови вашей и души с тысячелетней историей, с миллионами русских, со всей Святой Русью. Не все запомнил я из рассказов Василия, и не возможно было, не под силу памяти, но прикоснове ния к белокаменной стене церкви, тягучий, далеко уплывающий тонкий голос колокола над туманным от моросящего дождя полем, гвалт испуганного во ронья, тихую Нерли, томящуюся в травяных бере гах,— все помню. Помню лики святых в сумереч ных церковных сводах, замершее пламя свечи в руке, молитву свою помню. Отшумел, откипел и Василий мой, отбурлила обида в нем и негодова ние, остудилась душа, загустели чувства, задумчив стал, но глаза еще полны обиды. Умом, может, он тогда еще и не понял всю ничтожность своих пе реживаний, но душа уже окрепла, наполнилась. И кто знает в какой миг, рассказывая историю Рус скую, ощутил он единство и обрел силу. Никто не знает. Но я видел перед собою уже другого челове ка,— готового жить дальше.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2