Горница, 1998, № 2

Скажи всем, что мы добрые, ничего не жалеем. А как уговоришь кого, посылай ко мне или к Протасу Протасовичу; мы еще поговорим... Да, пожалуйста, Лукерьюшка, постарайся! Бог тебя наградит, и я не забуду. Я тебе дам к Троице свое платье — вот что с красными полосками — ситцевое, знаешь? только постарайся... Жалованья и тебе, и мужу прибавим и вина вам не пожалеем. — Ладно, матушка Фифила Герасимовна, все сделаю, как говорили, уж постараюсь, ничего не по­ жалею; только не забудьте после и нас. — Не забудем, не забудем, — говорила Ф ео - фила Герасимовна, выходя из кухни. Оставшись одна, Лукерья прежде всего налила из бутылки чайную чашку вина, выпила залпом и крякнула по-мужски, потом примерила новый пла­ ток и спрятала его на кровати под шубой. Перс­ пектива нового платья, прибавки жалованья и ежед­ невной выпивки вскружила голову Лукерьи. Она решилась действовать всеми силами через своих по­ клонников, в которых не имела недостатка, и стала с нетерпением ждать вечера. Феофила Герасимовна сходила с докладом к мужу, получила новую инструкцию и отправилась в хлебопекарню. Хлебопекарня, загроможденная дву­ мя большими русскими печами, ларями с мукой и печеным хлебом и чанами с тестом, стояла непода­ леку от кухни. Войдя в хлебопекарню, Феофила Ге­ расимовна увидела у ларя Федору, окруженную бе­ лым облаком мучной пыли. Это вечно напудрен­ ная красавица, кокетливо повязавшая белым платком голову, стояла с решетом и сеяла муку. Федора была молодая, стройная баба. На белом лице ее резко оттенялись черные, хитрые глаза. Феофила Герасимовна недолюбливала Ф едору за то, что Протас Протасович каждый день заходил к ней в хлебопекарню и проводил там время больше, чем требовалось употребить на осмотр хлебов. — Здравствуй, Федорушка! Что поделываешь? — Одно дело, Фифила Герасимовна, муку сею. — А Василий твой где? — Не знаю, вышел куда-то. — Меня, Федорушка, Протас Протасович к тебе послал. — Чего ему надо от меня? — спросила Федора, останавливаясь сеять муку. — Он тебе на платье вот послал, сказала Ф е ­ офила Герасимовна, вынимая из-под шали кусок ситца. — З а что такая милость? — Ты бери, знай, не спрашивай, к Троице еще будет. — И за это спасибо, проговорила Федора, при­ нимая ситец. Феодора Герасимовна помолчала немного, по­ нюхала табаку и посмотрела в потолок, соображая, с чего начать ей разговор. — Вот что, Федорушка, тебя Протас Протасо­ вич просил шибко помочь... — В чем? — Поговори ты ребятам, чтобы они не бунто- вались. — А сами-то вы что не говорите им? Феофиле Герасимовне и так нелегко было раз­ говаривать с Федорой, а когда та еще посоветовала ей самой поговорить с ребятами и она вспомнила недавнюю сцену, происшедшую вследствие разгово­ ра с ними мужа ее, то совсем растерялась, забыла, о чем надо было говорить с Федорой, хотя сущность разговора с ней должна быть та же, что с Лукерьей. — Ты вот что, Федорушка, сходи лучше сама к Протасу Протасовичу; он тебя звал, — проговори­ ла Феофила Герасимовна и вышла из хлебопекар­ ни. Постояла немного на крыльце, подумала о чем- то, поковыряла в носу пальцем и отправилась в ко- нюховскую. Здесь она также посекретничала со старым конюхом и оставила ему бутылку водки. На приисках жил трехаршинный старик Лука. Хата Луки стояла поодаль от других построек ста­ на, на небольшом возвышении. Хата эта была не­ большая, всего пять аршин в длину и четыре в ши­ рину; простроена из тонкого леса в четырех стол­ бах; снаружи и внутри обмазана глиной. Освещалась она тремя окошечками, согревалась небольшою ка­ менною печью, которая в то же время служила и плитой. Сам Лука на своих плечах носил на эту хату лес и построил ее в свободное после работы время. — "Вон хохол, как медведь таскает лес на берлогу”, — смеялись рабочие, когда Лука строил хату. И действительно, Лука и по силе, и по харак­ теру смахивал на медведя; необщителен был и не любил болтать. В работе — подкайловывал ли он забой, или отваливал его ломом — только пыхтел да сопел; изредка разве скажет возчику, когда тот долго устанавливает к забою таратайку: “стоит!” Товарищи уважала в Луке силу, никто не смел поглумиться над его нелюдимостью. Разве только Недорез позволил себе сказать Луке, что на свете есть три хохла, но он получил от сурового старика такой сильный удар кулаком по голове, после кото­ рого целый день ходил как шальной. Лука жил в своей хате не один; у него была собака Арапка и, кроме того, товарищ, такой же как и сам молчальник — Матвей Палатов. Это был молодой рабочий, чрезвычайно мягкосердный. Бог знает, откуда взялся такой среди растленной толпы посельщиков, среди озлобленных, надорванных лю­ дей, среди грубой, закаленной, суровой семьи золо­ топромышленных рабочих. Как занесло его, какое злое дело — он не говорил, в то время, когда дру­