Настоящее, 1928, №9
БЕЗ ЭКЗОТИКИ Е. ИВАНОВ Фотограф И здали — синяя россыпь переле сков, отраженная в воде деревня и прозрачный туман, переходящий в небо. Вблизи — корявый тальник, бессильный спрятать за собой р ас паренную степь, да старые киргиз ские, заброшенные на лето, мазанки без дверей , без окон, без собак. Иртыш. К вечеру река выглядит полно- кров.ной и упругой. Поднатужится немного и вышвырнет, пожалуй, на берег надоевший пароход. А пароходу наплевать. Только вздрагивает под теплой ночью р е з че. Как малярик под одеялом. Д аль , всполосованная прожекто ром. Вечер. Рубка. В рубке пасса жиры: ответработник из омского окрЗУ , пропагандист из Анжерки, я, затем , должно быть, бывший учи тель правописания с Нор-Зайсана, человек, у которого вместо головы, кормовая свекла в очках; и еще кто- то из тех, что легко выгружаются и с парохода , и из вашей памяти. Разговор , как жеваная резина, — есть что-то на языке, а какого вку са — не определишь. * * * На пароходе , который шлепает почти пустой, да еще вверх по ре ке, — каждый новый пассажир ин тересное разнообразие. На этот раз разнообразие о к а за лось очень поворотливым, хотя и было придавлено громадным дере вянным фотоящиком — из тех, к о торые работают на площади. За первым разнообразием вышагивало второе. И оба сразу-же заполнили рубку своим резким, как холостые выстрелы, шумом. Толку мало, а слышно далеко. Началось с официанта. — Здравствуйте! Я уж думал, что и не увижу вас больше. — Как не увидишь? А что же ваш буфет будет делать , если мы ездить перестанем? — Да , уж это, конечно. Убыток был бы с гарантией. Я, собственно, не к тому... я про должок хотел на помнить. — Какой должок? — А прошлый раз, как в Омск плавали. Слезли и заплатить забы ли. З а графинчик, за пиво, за ужин. — Ну? Не может быть. А впрочем может и быть. — Вам, как водится, графинчик прикажете? — Маленький для начала. — Слушаюсь. Второй нашел нужным отреко мендоваться: — Ох, уж эти деловые поездки. И днем, и ночью. Я из Ташкента, уполномоченный Наркомзема по з а купке лошадей. Первому эта церемония ни к че му. Его неуклюжий фотоящик — до некоторой степени удостоверение личности. Оба уселись поплотнее и стали прищупываться к публике. * * * На палубе только солнце, да я с пропагандистом из Анжерки. Кто кому надоел — солнце нам, или мы солнцу — сказать трудно. Терпение у всех адское. Маленький, щуплый, незаметный и неопределенный, он вырос рядом. — Любуетесь? — Да! Что же больше делать на пароходе? — Не могу не согласиться. А впрочем, сам не смотрю. Я тут каж дую кочку наизусть вижу. — Значит, здешний? — Нет. Ничуть. По делам прихо дится. В наше время без работы долго не протянешь. Кушать хочет ся, а служить — нет. Не люблю это дело. Не в моем характере. Я не карьерист. Я человек простой и д у ша у меня простая. Без хитрости. — Но зачем вы ездите? — А как же? Я не специалист. Без всяких художественных ателье ра ботаю. По деревням. Чумазые тоже сниматься любят. Во всяком случае на водочку мне хватает. Кстати, не хотите-ли перед обедом? Нет? Жаль. Без нее, слезы христовой, скучно • как-то. Вы уже меня про стите. Я по простоте. Может у вас денег лишних нет? Так вы не бес покойтесь. Найдутся. Конечно, му жики—жилы известные. Однако, я их за жабры брать выучился. В на ше время не дремли только. В д е ревне не заработать , где-ж тогда и заработать. Пропагандист хотел было всту питься за жил. Но... не то от жары, не то от покойной речной лени, +— только поморщился. И пустил вдо гонку: — Захребетник. * * * Собрание тянулось вяло. Будто теплый кисель, выплеснувшийся из ложки. Капля за каплей —: слово за словом. Приглашенные в рубку крестьяне молча вздыхали на порт фель случайного докладчика — о т ветработника омского окрЗУ . А он вытаскивал из разморенной памяти заученные фразы , как гвозди из дос ки. Секретарь судовой ячейки н е довольно выстукивал карандашом по протоколу. И безуспешно пытал ся расшевелить собравшихся. В дверях маячила, в ожидании обеда, кормовая свекла. В окна з а глядывал ташкентский спец по ло шадям. Фотограф притулился к нам. — Считаю собрание закрытым... И рубка сразу ласково заулыба лась докладчику. Пропагандист протискивался к се кретарю: — Вяло что-то, товарищ . — А что-ж ты будешь делать? Не может человек, чтоб без портфеля. Ему бы на агрономическом с’езде рассаду разводить. — Ну, и вы тоже! Нашли место для собрания. Захотелось с крестья нином по душам поговорить — сту пай к нему. Собрались бы в третьем классе... — Вот это да! — ввернулся ф о тограф. — С мужичком не скоро сговоришь. В рубке! С ним проще нужно. Проще! И смылся. Вместе с последним, боком пролезавшим в дверь му жичком. * * * И дальше ровные степные вер сты. Пристань за пристанью. Б егот ня. Грохот. Ягоды в ведрах. — Опять любуетесь? — Опять. Поля здесь хороши. Фотограф откуда-то издалека вы давил улыбку, — будто сок из клю квы. — Поля? Прекрасные поля. Кабы к этим, да полям, да не хлебо заго товки... — А при чем тут хлебозаготовки? — Как при чем? Если-б не они,— какой-бы урожай собрали? — И так соберем. — Соберем, да не тот. — Почему? — А вы думаете, после этой са мой кампании много мужик посеял? — Посеял! — Не очень-то. Впустую работать никому не хочется. Пропагандист, по привычке, ки нулся в бой: — Откуда вы взяли, что впустую? — Да, нет. Я собственно так . В газетах сообщается, что случаев много было. Я и сам наблюдал не однократно. Приедет какой-нибудь этакий ферт и зачнет. Прямо чи стый грабеж. — Так ведь, вы же сами давеча сказали, что крестьяне — жилы? — Помилуйте, я-же в шутку. А во обще, я сам отлично понимаю. От деревни, можно сказать, кормимся. — Вы-то особенно! * * * Четвертый класс. Хриплый голос маятником раскачивался над у зл а ми, корзинами, скамейками. В полу тьме, в крепкой связке поддевок, кофточек и пиджаков трудно р а зо брать «орателя». — Вот я и говорю. Бывало, при ж ался парень к моей девке, значит смотри в оба. Родит стерва, — сра му не оберешься. А с сыном делов на гривенник. Прижимайся, сколь хошь. Его не убудет. Меня тоже. А теперь поворот какой! Не столь о дочери думка, сколь о парнишке. Ходи вокруг его, да смотри, как бы не спутался с какой. Вот тебе и али менты. — Да, уж теперь не о т ’едешь, как раньше. Бывало платочек с колен ном в зубы, да и прощай. А с р е бенком — как сама знаешь. — То-то вы хвостом и завертели. На чужое добро. Другая сама под > парня лезет. Заплатит, дескать. И платят дураки. — А вы... — Мы... — Народ теперь... — Раньше... Вобщий гул с размаху врывает ся знакомый тенорок фотографа. — У нас случай был... совсем ни за что парня обидели... Прицепи лись — кулацкий сын. — А ежели кулацкий сын, так лю боваться на него теперь? — Да какой он кулацкий сын? Где он кулак-то? — Во, где! Звонкий шлепок по шее, кажется, совсем взбудоражил щуплого агита тора. — Не вот где, а нигде. Совсем. Это газеты кулака выдумали. Где он? Был, да весь в двадцатом году вышел... Борода , пострадавшая от алимен тов, сочувственно закрякала . З а щитница женских прав против: — Без кулака, значит?.. — Да , где он? Где кулак-то? Год оббирали, два оббирали, три обби- рали. И говорят, кулак. Я тут по уезду как есть все деревни об’ехал. Смотреть жалко. Во, были хозяева! / , А теперь... сами за хлебом на базар едут. И им разор, и бедноте крыш ка. А оставить бы деревню в покое. Сама-бы выправилась... без всяких ячеек. — А ну тебя к чертям. Чего вы его слушаете, ребята? Он, вишь, с самого двадцатого года у кулака в прихвостнях служит. И совершенно задаром . * * * — Учителю чистописания фото граф жаловался: — Дурака свалял. Думаю, ехать недалеко. Возьму билет 4-го класса, а сам в буфете доеду. Однако, за вещами-то присмотреть надо? Спу стишься — духота , вонища, грязь. Мужичье. Сколько лет по деревням езжу , а привыкнуть не могу! С д у ши прет, как говорится... Оглянулся и чуть-чуть испугался. — А, тов. пропагандист! Вот вы все про деревню, а небось с мужич ком не поговорите. Спуститесь-ка вниз. Такие разговорчики ведут. Сплошная контр-революция! Я бы ло стал говорить. Куда там... И слу- \ шать не хотят. Может быть сейчас » легче будет. Пойду, попробую. * * * Перед Павлодаром фотограф сно ва вынырнул в рубке. З а графинчи ком. Как головастик из воды — за глотком воздуха. Вынырнул удачно. К столику таш кентского специалиста. Выпили и ударились в тихую беседу.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2