Настоящее, 1928, №3

ДЕРЕВНЯ ПОД СНЕГОМ Ю. АНЧАРОВ Начальник почтового отделения был добродушен и ворчлив. Его спутник больше молчал. От станции до села было четыре версты. Кошевка вместительна и удобна. — Извольте видеть,—ворчал на чальник почтового отделения,—вот станция, а там село. Четыре версты. Словно чорт в ступе нес и растрес. Кому это нужно? По-моему, это инженеры все нарочно делали. Направо березняк, налево берез няк, посредине—сплошные ухабы. При встрясках обрывались внутрен ности. Выпячивались из темноты первые избы. Начиналось длинное село. ...— Вот смотрите,—говорил на чальник,—село—432 двора, и все в одну улицу. Вы подумайте! По дли не, что твой Париж. Распланировала же какая-то умная голова, чтоб ей пусто было. А ведь живем, ничего... Привыкли. Я в вагоне с какой-то д а мочкой разговаривал. Тараторит, как зяблик: «Скучно, глухо... и как вы можете жить без электричества... и есть ли у вас грамотные»... Не вы держал я, ругнулся, дамочку в крас ку вогнал. Отстали вы, говорю, ма дам. Проснитесь! Про грамотных спрашиваете, а того не знаете, что село Каше в 432 двора получает 345 экземпляров газет и журналов*). Через мое отделение проходят. Есть ли в городах такая грамотность, разрешите спросить? А знаете, как читает газету деревня? Прочитает Иван краевую газету и бежит к Пе тру за столичной: «Дай-ка, говорит, посмотрю, что там Калиныч пишет». Вот вам электричество, только дру гого сорта. А нардом, а библиотека, а школа крестьянской молодежи, а бородатая санитарная комиссия! Вы только представьте себе эдакую бородищу: «Ты вот што, Иван, убе ри назем... Нехорошо... Тут колодец недалеко, а ты вишь какую страмо- ту развел... Убери»... Вот вам элек тричество. Начальник почтового отделения был говорлив и восторжен. — А агроном, а врачебный уча сток!..—выкрикивал он. Спутнику он нравился. Нравилась даже его ругань, крепкая и замыс ловатая. В ней чувствовался деятель ный огонек. # * * * Я разговаривал с председателем РИК’а. — Мне нужна общая обста новка, товарищ председатель. Как хлебозаготовки, крестьянский заем, самообложение? Как ведет себя ку лак? Я человек приезжий, сразу не смогу унюхать. А вы... вы... У председателя был усталый вид и насмешливые глаза. *) Факт! Юр. Анч. — Вы, кажется у Бутакова на квартире?—спросил он.—Ну, вот... Стенка там легкая, не капитальная Прислушайтесь. Эта стенка вам всю обстановку обрисует. * * * * Бутакова в сущности нет. Есть бутаковская борода, редкая мочали стая. Есть плешь и волосистые ви сочки. Есть прячущиеся глаза. А Бутакова в роде как нет. С ним не наговоришься. Его ответы: — Кто е знает? Может, и так. Там имя (им) виднее... У Бутакова пятистенный дом, с крашеными полами. Заимка в берез няке. Скотины полный двор. Бутаков разговаривается только за стенкой. За стенкой—жена. —• Сто двадцать рублей налогу сорок два рубля всеобложения— рразор!..—гудит стена.—Хуже двад цатого года. Говорят—вези хлеб. А где взять? Нету хлеба... Не могу я везти хлеб... Стена доносит другой голос. Жен ский и начальственный: — Работали, работали... Не смей возить!., ты готов все спустить... Придушенный хрип—это изуро дованное ругательство. На другой день стена глухо гуде ла. ...— Придется везти хлеб... Ниче го не поделаешь... Ах, чтоб тебя!.. * * * * Около «Хлебопродукта» с утра стояли подводы. В густом тумане фыркали лошади, и хлопали рукави цами мерзнущие мужики. Они прие хали за десять верст. — Скоро штоль, язззви их!.. Из квартиры заведывающего ссыпным пунктом приходила какая- то женщина и просила подождать. По своей словоохотливости эна по ведала мужикам, что «у Евстигнея Степановича гости вчера с вечера засиделись так, что сейчас в роде как поправляются»... Ждали... В тумане прополз блинный запах и пощекотал носы. Мужики друже любно улыбнулись. ~ Рисунок П. Пакшина — Эх, под блинки-то... стаканчик бы!.. — Может, сообразим... масленка нынче?.. В церкви пробило десять. Мерзли лошади. Мерзли мужики. Из квар тиры заведывающего послышалась песня. Крикливый женский голос особенно выделялся: «Гоп мои гречаныки,, «Гоп мои билы... Мужики собирались кучками. Шел денежный разговор. Сначала денег ни у кого не было. Потом появились медяки, серебрушки. Через минуту мелькнули две желтых бумажки. Церковь еще раз отзвонила часы. Подводы скрылись. Из квартиры заведывающего нес лась громкая дружная песня. Она говорила о том, что компания за сто лом окрепла, засела прочно. Не ско вырнуть... Только к вечеру заведывающий туманно вспомнил о подводах. Одел ся и вышел было на двор с намере нием что-то сделать, но по дороге опять забыл. * * * * Заведывающего школой крестьян ской молодежи на заседании РИК’а сильно ругнули. — Ты там обмозгуй,—говорил пред РИК’а,—а то чорт-те што: за кормил одной кашей. В обед—каша, вечером—каша, в© вторник—каша н в пятницу—каша. Ученики ж алова лись: «На лоб, говорят, эта каша вместе с глазами лезет». Сделай так, чтобы в препорции было. С докто ром поговори. Калории чтобы были. Жиры, там, белки, разные. Не мне тебя учить... Досталось здорово за кашу. Вече ром завшколой сидел и высчитывал калории. На другой стороне улицы свети лись два окна: там сидел и высчи тывал калории врач. Жиры, белки, сахар, калории, арифметика—все смешивалось и расползалось по сто лам. На утро делалась сводка. Разговоры: Иван Иванович, — говорил врач,—у вас три фунта хлеба на день... Куда такая уйма?.. Иван Иванович успокаивал: — С’едят... Я попрошу их... А через минуту уже сердился: — А что я сделаю, ежели полтин ник лишний? Куда девать? Пусть едят три фунта, материны дети. Калории, по общему подсчету, приближались к 7000. — Много,—говорил врач,—не ут вердит РИК. Иван Иванович изобретал: Скажу, что требования повы шены. Программа требует. У меня с’ел три фунта и отвечай на три фун та. Без послаблений Калории были утверждены. Каша заняла скромное место. * * * * Стена гудела. ...— Облигации навязывают. Не возьму. На кой леший они мне? Председатель нажимает: таежники смолокуры и те, говорит, взяли, а вы... Кулаками назвал. А какой я кулак, прости господи... Не возьму!.. Женский голос подзуживал: — И не думай!.. И думать не смей!.. — Не возьму!..