Настоящее, 1928, №2

ПИСЬМА ЧИТАТЕЛЕЙ s ЧИТАТЕЛЬ ПРОБУЕТ КРИТИКОВАТЬ „Больше всего мы боимся рав­ нодушия. Критикуйте нас, по­ правляйте нас, дополняйте нас. Примите участие в разговоре". (Из обращения в № 1 . На­ стоящего“). Попробуем критиковать. Я не знаю, существуют ли в действитель­ ности, как физические лица, Панкру­ шин, Курс, Маршин, Чевалков, чьи подписи значатся под разными про­ изведениями в первом номере жур­ нала. Или это написал один чело­ век, несколько видоизменяя стиль, чтобы не было слишком однообраз­ но по форме? Мне показалось, что один. Суди­ те сами. Трудно забыть этих бедных девушек, накинувших на шею две петли на концах одной веревки и по­ висших на суку, как два страшных плода («Американский костюм» А. Курса). Такие юные, они нашли в себе столько решимости, чтобы обдуманно подготовить уход из жизни. Это печально, странно и страшно. Но когда я читаю рассказ Пан­ крушина «Путь Арнольда Гана», я ясно вижу, что некоторые герои этого рассказа тоже присматривают себе сук покрепче и веревку пона­ дежней. Вот та девушка, которая сначала тайком, под насмешки ок­ ружающих, читала книги по астро­ номии, а потом стала верить в пере­ селение душ на планету Сириус,— эта комсомолка добром не кончит. Ее судьба может кончиться траги­ чески. А двойной человек Губанов, ме­ чущийся между агитпропом райко­ ма (днем) и компанией упадочников- иоэтов (ночью)—кто может пред­ сказать его судьбу? Надолго ли хва­ тит у него душевной силы вести это противоестественное существование единого в двух лицах? Если эти герои как-будто вымы­ шлены, то художник Чевалков, чьи волнующие письма напечатаны в журнале, кажется, подлинный, жи­ вой человек? Так вот, я и за него не очень спокоен. Помните, у него там написано: «Здесь живет один культурный и очень милый человек; сильно тра­ вит меня. Эти люди тесным коль­ цом сжимают новшество». Я посмотрел: не поставлены ли слова культурный и милый в кавыч­ ки, не в насмешку ли назван куль­ турным и милым человек, который травит новшество? Нет, кавычек нет. Значит, художник Чевалков всерьез считает своего гонителя и милым, и культурным. Тогда дело хуже. Пускай тебя травит тупой и не­ вежественный человек. У тебя есть хоть утешение, что на выручку при­ дут культурные н милые люди; Но если травят именно культурные и милые люди, то куда пойдешь, ко­ му скажешь? И далеко ли от такой затравленности и безысходности до мыслей о веревке? Я-то лично по письмам Чевалкова чувствую в нем некоторый запас внутренней силы, порядочную до­ зу веры в себя. С таким запасом можно жить, бороться, совершен­ ствоваться. Но ведь милых-то и культурных людей много, а Чевал­ ков одинок! Пусть не поймут меня, что я под-, вожу редакцию под обвинение в пессимизме, упадочничестве и про­ чих грехах. На такие обвинения та- роваты те «стопроцентные» дяди, что выступали на похоронах бедных девушек-самоубийц. У них оптимизм в портфелях—готовенький, штампо­ ванный и начеканенный на монеты разного достоинства. Я этих сто­ процентных оптимистов, сияющих, как новый тульский самовар, не обожаю. Да и кто их обожает? Вон и на кладбище девушка сказала: — Надоел... Вечно одну корочку жует. Меня тревожит не то, что случай­ но или не случайно в номере журна­ ла подобрался букет героев, из ко­ торых каждый с какой-то трещин­ кой. Это не плохо и не опасно. Это волнует, настораживает, предосте­ регает. Но вот конец рассказа Панкруши­ на меня тревожит. Там почти сто­ процентный оптимист, пользующий­ ся явными симпатиями автора, Ан­ дрей, заявляет: «Не жалко... Нам некогда, вре­ мени нет вырабатывать каждому на душу отдельный чехольчик. А если иные и уходят, то дьявол с ними. Значит, они—брак, хлам, шлак... Ну, и пусть Губанов, пусть и та, третья, и еще четверо, десятеро. Не жалко... Нас ведь больше остается,—ска­ зал он, наконец, и совсем просто усмехнулся:—гораздо больше». По Андрею, если ты сразу, смоло­ ду, не выскакиваешь стопроцентным молодцом, если путь твой изви­ лист и вьется не по линеечке, зна­ чит—в хлам, в брак. Нас ведь боль­ ше остается... Видел я как-то шутливую пьесу писателя Е. Зозули—«Хлам». Там изображается некая «Коллегия Выс­ шей Решимости». Коллегия обхо­ дит дома и исследует граждан, что­ бы решить: кто имеет право на жизнь, а кто является человеческим хламом и обязан сам в 24 часа уб­ раться из жизни. Так ведь это в шутливой пьесе. Да и та кончается тем, что вдохновитель этой реформы в отчаянии /Сбежал, не добившись хороших результатов. А Андрей не в фантастическом государстве, а в СССР и в 1928 году проповедует этакие вещи насчет хлама и брака. Если Арнольд Ган таков, каким он изображен, то я готов настаи­ вать, что из него при мало-мальски сносных условиях выйдет отличный работник, мужественный, пытливый, творческий, самостоятельный. А псе­ вдонаучные его задорные построе ния рассеются. Неужто на его пу­ ти в ВУЗ’е и после ВУЗ’а не ветре тится противник посильнее этого ду­ боватого Андрея, у которого все просто и рецепт готов: — В хлам! В брак!!! Нет, если уж мы даже таких твор­ ческих ищущих юношей будем без лишних хлопот сбрасывать в брак, так у нас чересчур много браку на­ берется и производство станет убы­ точным. Попросту говоря, Андрей пропо­ ведует снижение цен на человека. Между тем, цена человека—это единственная цена, которая в эпоху революций должна постоянно и не­ уклонно подниматься. Вернемся опять к двум девушкам, так просто и так страшно покончив ­ шим расчеты с жизнью. У этих девушек, насколько можно понять из предсмертного письма одной, сложились какие-то свои идеалы на­ стоящей красивой жизни. Девушки не вынесли громадного расхожде­ ния окружающей их жизни с офор­ мившимися в их сознании идеала­ ми прекрасного. Действительно, что общего и сходного между унылым, серым однообразием поселковой жизни на ст. Иннокентьевской и за­ манчивой, яркой, блестящей жизнью, как она рисуется на экране в аме­ риканских картинах с участием Мери Пикфорд и других. Девушка на станции Иннокентьевской с зами­ ранием сердца смотрит, как живет героиня американских картин. Ге­ роиня носит американский костюм. Героиня скачет верхом на прекрас­ ном коне. Героиня носится на ве- Рисунок М. Кременского ликолепном автомобиле. Героиня ве­ селится в океанском пловучем двор­ це. Героиня поднимается на аэро­ плане в голубую высь. Какая пре­ красная жизнь! Если на ст. Инно­ кентьевской нельзя дождаться такой жизни, то не стоит жить. Та­ ким ходом мыслей были сражены две юных девушки-пролетарки. Вообще говоря, в литературе и в жизни это не ново. Разочарование в жизни, мало отвечающей создан­ ным идеалам, это бывало всегда. Но нам-то от этого не легче. Мы не хотим, чтобы девушки и юноши на-