Настоящее, 1928, №2
— Сукин сын! Убийца! Не лезь ко мне в душу ехидством своим, ханжа проклятая! Не изведешь меня, как маму извел, сволочь, хам! Эти сыновние нежности проры ваются, когда старик начинает за говаривать с сыном о работе. Он не работает... Не может или не хо чет. Вероятно, и то и другое. Со службы (он счетовод) его вы гнали за пьянство. Пить начал со смерти жены. Жена умерла из-за бу лавки для галстука. Это произошло, когда он еще не был «крестьянином-трудовиком», не носил ситцевую рубаху с облупив шимся ремешком, а ходил «в кан целярию» (так в этом доме го ворят—«ходить в канцелярию»), одетый в пиджачную пару Швей- прома. Однажды утром, когда он завязывал галстук у комода перед зеркалом, булавки на привычном месте не оказалось. Он шарил рука ми по вязанной скатерти комода, заглядывал под коробочки, корзи ночки, передвигал бутылочки, ра мочки, до тех пор пока руки у него не затряслись и схватили стоявший на комоде старый медный подсвеч-, ник,—фунт меди полетел в онемев шую от страха жену. Глухой удар подсвечника разря дился воплями, матерным рыком, кликушичьим визгом, воем—«убью». Булавка стоила семьдесят пять копе ек. Жена убежала из дому. На дру гой день крестьяне вытащили ее из реки в нескольких верстах от го рода. Конечно, он психопат. Но почему психопатия порождает систему по литических взглядов? Почему он пе регибается ко мне через залитый пидвом мраморный столик в пивной и шепчет: — Струсили англичан, товари щи, а?... Великому народу плюют в морду, а вы утираетесь, дескать, божья роса... А?.. Где великая на ция, товарищи?.. Тьфу! Он харкает на пол и вытирает гу бы ладонью. При этом он морщит ся, он приучает себя к грязным привычкам, как к крестьянскому говору. У этого человека есть своя мечта. Он ходит временами в музей и пересматривает материалы о парти занском движении. — Знаете, кто освободил Си бирь?—спрашивает он, ухватывая деланным жестом свою редкую бо роденку. Пальцы у него, у счетовода, длин ные, худые. — Знаете, кто?—спрашивает он с мучительным торжеством. — Кре стьянско-рабочая армия, товарищ, крестьянско-рабочая, а не рабоче- крестьянская, запомните... И бойцов погибших хоронили по православно му обряду, заметьте, товарищ... За метьте и запомните... Вот... Да, у этого человека есть своя мечта. Младший брат называет его—«му- жикан»... В этом доме всем даются прозвища—черта, свойственная за мкнутой среде, имеющей свое осо бое отношение к жизни. * * * * Младший сын Нил Нилыча так же мало похож на своего брата, как канарейка на сову. Так его и зовут в доме—«канарейкой». Он, действительно, похож на ка нарейку, маленький, золотоволосый, прыгающий, чистенький, как-будто только что вычистил острым носи ком свой коричневый френчик, чер ные выутюженные брючки и свер кающие ботиночки. На лице выра жение готовности, радости и про дажности. Откуда такое впечатле ние? Сначала непонятно: что-то не уловимое, проститучье есть у него в лице... Что это такое? Да, есть: он пудрится, а возле губ такая на хально-трусливая складочка... Кроме того, он служит в техни ческой конторе чертежником и пи шет стихи. Техническая контора нужна для профсоюзного билета. Профсоюзный билет для поступления в техниче ский ВУЗ. Стихи—для завлечения барышень. В технической конторе он—ак тив, общественник, пишет статьи для стенгазеты о международной солидарности—так ближе к коман дировке в ВУЗ. Стихи же сочиняет страстно-унылые, с бесповоротной разочарованностью... «О чем вы плачете, Ирэн, украдкой, Ведь невозможна жизнь без перемен...» А на вопрос, зачем нужны такие стихи, отвечает быстро и нагло: — Чтобы—употребить... Это — видоизменение отцовского «использовать» в применении к «девочкам». На его языке все жен щины—«девочки». Сестра называет его с любовной гордостью—«разочарованником» и «неотразимцем». Это—жаргон моло дых людей, которым он читает стихи. Насчет разочарованности у него своя теория. Он тонко, долго, с гнусными подробностями доказы вает, каким образом эта манера дей ствует на «половую сферу». Так и говорит: —• Если хотите воздействовать на половую сферу, наворачивайте разочарованность и—лапайте... Сюда «канарейка», при всей своей молодости, добавляет дозу садизма, пакостного мучительства: — Хорошо—невесту товарища... И— чтобы он не узнал... Очень смешно... И «канарейка» облизывает мок рые, красные губки. Уж не красит ли он их? Он декламирует: «Прощайте, милая... Ирэн, про щайте... Какая боль... Вернитесь же, Ирэн... Сойдите с поезда Не уезжай те... Ну, пожалейте же меня, Ирэн...» «Канарейка» смеется и развивает целую технику воздействия на «по ловую сферу»,—то, что в Уголов ном Кодексе называется психоло гическим насилием. «Техника»—это его вклад в про грамму семьи. — «Канарейка», как это у вас так легко выходит: статьи в стен газету о победе социализма и вот— это самое?.. «Канарейка» фатовским жестом, как молодой комик в оперетте, чир кает спичкой о коробок, закуривает, выхватывает папироску изо рта, утонченно вскидывая руку, и щурит на меня глаза: — Да... чудак... И тут он обнажает корень своей системы: — Общий интерес, общественные дела—враки. Это выдумали хит рые люди, которые делают карьеру вождей. Почему человек—коллек тивист, скажите, пожалуйста?—По тому что ему удобнее так бороть ся за свои личные интересы. Пока ему удобнее и лучше, он в одном коллективе, неудобно—переходит в другой. Здесь нет никакой измены. Какая измёна, когда не изменяешь себе?.. Поняли? Тут—техника, голая техника. Для того и в технический ВУЗ хочу. В лице у «канарейки» возникает даже хищное выраженьице. Клычки даже показываются под вздрогнув шей верхней губой. Он очень дружит со своей сест рой. Она им гордится за то, что он такой «неотразимец и разочарован- ник». Но у него и к ней несомнен ный технический подход. Есть у них некто из политпросве та, коммунист, Нил Нилычев, «хоро ший человек», свой человек в до ме, за исключением «мужицкого батьки»: у того ненависть откры тая, непритворная, звериная. Не старику, «канарейке» и дочери «хо роший человек» нужен. Называют они его промеж себя «Привлека- телем». Когда у этой тройки бывают за душевные разговоры—мечты о бу дущем—«канарейка» кричит детским голосом: — Марфушка, больше нет сил терпеть! Опять год для ВУЗ’а про пал! Подцепи «Привлекателя» на алимент!.. И все трое хохочут: старик дроб ным хе-хе, разочарованник—с раз нузданной веселостью, а дочка—с похабной судорогой в горле, как- будто ее щекочут—с перерывами. * * * * Она тоже талантлива. Поет. Ре гент церковного хора считает ее своим лучшим альтом. Для хора она надевает юбку подлинней и меняет желто-лимонные чулки на коричне вые. Вся состоит из круглых линий, пока еще гибких. Возле губ те же складочки, что у «канарейки». Это—от работы в оперетте. В опе ретте больше платят, чем в церков ном хоре, поэтому во время сезо на она—артистка. В «Веселой вдове» она качается на качелях и посылает опытные улыбки в зал. В антрактах она добродетельно вышивает шелковых зайчиков на хрустящем полотне—по собствен ному рисунку. У зайчиков глазки— черные бусинки. Все, приносящие шоколад, восторгаются. У нее тоже есть своя мечта. Мо жет быть, искусство, слава?—Ни в коем случае, ни за что! Между опе реточным и церковным сезоном она продолжает вышивать зайчи ков и ждет жениха. Кто бы ожидал найти в этом до ме, в этом далеком сибирском го роде такое чисто американское от ношение к жизни и искусству? Да, еще черточка: несмотря на свою близость к церкви, она пло хо знакома с евангельскими харак терами домовитой Марфы и блуд ной Марии. Крестили ее Марфой, но она требует, чтобы ее называли Марией—так интеллигентнее... * * * * Наконец, я увидел и того, о кото ром они говорили, как о коммуни сте, но, все-таки, «интеллигент ном человеке». Звучало это, как смягчающее его вину обстоятель ство, как мандат на близость с ни ми, и как самооправдание, в особен ности перед неумолимым «мужи- каном». Но тут у меня возникает вопрос: кто же они сами такие, эта трога тельная семья Нил Нилыча—интел лигенты или не интеллигенты? Судя по библиотечке «мужикана», по учебным стремлениям «канарейки», по музыкальному образованию хо ристки оперетты и церкви—как-буд то интеллигенты. Но с другой сто роны,—хамоватое плутовство отца семейства, «употребить», и «голая техника» морали и общественных отношений «канарейки», «подце пить на алимент» изящной Марфы- Марии... Где взять мерило для их интеллигентности ? Одним словом, все собрались за обеденным столом... В блеске бе лой скатерти и разноцветных пере ливах графинов, графинчиков, в иг ре ласкающих глаз красок—мато вая бледность холодного поросен ка, мягкая белизна хрена в смета не, кровавый с белыми прожилка ми мрамор колбасы, жирная розо вая нежность семги, шоколадная тусклость окаймленного жиром паштета, слизистые дымчатые по лутона упругих грибков, безнадеж ная распластанность серебристой •селедки под белыми колечками лу ка, сверкающая чернота паюсной.. Разрешите не продолжать. Надо ос тавить работу и для вашего вооб
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2